Новинки издательства РХГА

Новинки издательства  РХГА Ермичев А. А.
Философская и общественная мысль в журналах русского зарубежья (сороковые — шестидесятые годы ХХ века): Библиографический указатель / А. А. Ермичев.— СПб.: РХГА, 2016. — 320 с.
ISBN 978-5-88812-688-2

Философская и общественная мысль в журналах русского зарубежья 40–60 годов. является продолжением серии указателей — «Философское содержание русских журналов начала ХХ века» и «Философское содержание журналов русского зарубежья (1918–1939 гг.)», вышедших в 2012–2014 гг. Издание является уникальным, представляя в систематическом виде сведения практически о всем журнальном корпусе русского зарубежья указанного периода. Книга адресована философам, историкам, литературоведам, библиографам, преподавателям, библиотекарям и всем интересующимся историей русской общественной и философской мысли.

УДК 016:1
ББК 76.1я + 87.3я1
Е 73

Публикация подготовлена
в рамках поддержанного РГНФ
научного проекта № 15-03-00575

© А. А. Ермичев, 2016
© Русская христианская гуманитарная академия, 2016


Содержание

Предисловие . . . . . 5
i. Общественно-политические издания
1–83. За свободу (1941–1947) . . . . . 11
84–205. Российский демократ . . . . . 17
206–309. Воля. Вестник солидаристов . . . . . 28
310–509. Наши дни. Журнал общественно-политической мысли . . . . . 37
510–571. Вольная мысль . . . . . 53
II. Литературно-общественные издания
572–972. Грани . . . . . 61
973–1669. Возрождение. Литературно-политические тетради . . . . . 93
III. Л итературные издания
1670–2863. Новый журнал . . . . . 141
2864–2904. Литературный современник.
Журнал литературы и критики . . . . . 218
2905–2953. Опыты . . . . . . 222
2954–3174. Мосты. Литературно-художественный
и общественно-политический альманах . . . . . . 226
iV. На учные издания
3175–3192. Новые вехи. Орган свободной русской мысли . . . . . 247
3193–3500. Вестник Института по изучению
истории и культуры в СССР . . . . . 249
3501–3562. Мысль. Философско-политический журнал . . . . . 275
Предметный указатель . . . . . 282
Именной указатель . . . . . 291


Предисловие

Еще в 2001 г. в издательстве Русской Христианской гуманитарной академии вышел указатель «Философское содержание русских журналов начала ХХ века». В нем было представлено содержание русской специализированной философской периодики («Вопросы философии и психологии», «Логос», «Мысль» и др.), а помимо того статьи, заметки и рецензии философского содержания в литературных журналах («Русская мысль», «Русское богатство» и т. д.). В 2006 г. был издан такой же указатель по журналам духовных и светских учебных заведений и обществ, а также общенаучных и общественно-политических журналов. Наконец, в 2012 г. вышел указатель «Философское содержание журналов русского зарубежья 1918–1939 гг.».
В предисловиях к состоявшимся указателям мне уже приходилось говорить об определенном субъективизме при отборе материала, например, в литературно-общественных изданиях. Известно, как философски насыщена русская литература и литературная критика. Философская идея и художественное слово здесь соединены и отделить одно от другого бывает совершенно невозможно. Такому субъективизму способствует и другое обстоятельство, а именно размытость представления о границах того, за чем закрепилось имя «русской философии». Также не будем забывать, что философская мысль не существует без биографий ее носителей, без историй научных и общественных коллективов и союзов, в которых состоялось ее рождение. Философская мысль институализирована и, составитель библиографического указателя не может не включать в него статьи исторического и биографического характера.
Сейчас у вас на руках следующий указатель подобного рода — «Общественная и философская мысль в журналах русского зарубежья (40–60-е гг. ХХ века)».
Русская эмиграция этого времени находилась на трудном участке своей истории. Ее первая волна 1918–1939 гг. уходила. Как бы ни были активны ее представители (например, при издании замечательного «Нового журнала», ставшего продолжением «Современных записок»), время и лишения Второй мировой войны брали свое. Сороковые годы — ряд горестных утрат — Булгаков, Струве, Бердяев, Яковенко, Франк…
Наступала «вторая волна» русской эмиграции. Ее состав был необычен. Каждый из них либо был выращен Советской властью, либо прожил часть своей жизни в советской реальности и попал за рубеж во время смертного столкновения Советского Союза с гитлеровской Германией. В рядах второй волны оказались люди либо по трусости или низменности характера изменившие присяге и Советской Родине, либо были убежденными коллоборантами — антисоветчиками и антикоммунистами, полагавшими, что они подняли оружие не против Родины, а против коммунизма, либо, наконец, просто обывателями, заброшенными за границу ураганами войны. Число эмигрантов второй волны определено весьма приблизительно — в интервале от 700 000 до 1 000 000 человек. Славяне Советского Союза — русские, белорусы и украинцы составляли 25–30 % от этого числа.
Начавшаяся после Фултонской речи У. Черчилля (март 1946 г.) холодная война сделала вторую эмиграцию активным участником борьбы против СССР. Наличие у нее своего, подчас очень драматического опыта жизни в советских условиях выдвинуло ее на авансцену схватки двух мировых социально-экономических систем. Эти обстоятельства определили крайнюю политизированность, антикоммунистическую и антисоветскую идеологичность второй волны. По этой причине вторая эмиграция приобретает известное, первой волне недоступное, влияние в правительственных и общественных кругах США и ряда европейских стран. Инициативы второй эмиграции субсидировались в таких объемах, которые и не снились представителям первой волны.
Различие ментальностей двух поколений русских людей в зарубежьи поначалу создавали впечатление их несовместимости и действительно порождало шероховатости в их отношениях.
Однако история постепенно сглаживала их различия.
В послевоенные годы общая антикоммунистическая идейная платформа, понимание и полное принятие ценностей так называемой буржуазной демократии, наконец, реальная жизнь за границей понемногу стирала психологические и культурные различия между первой и второй эмиграцией. Журнальная периодика, созданная представителями «старшей» эмиграции во время войны («Новый журнал») или сразу после нее («Возрождение»), принимают авторов из числа «дипийцев». Напротив, журналы дипийцев («Грани» и др.) охотно печатают известных русских авторов из «старших».
Вторая эмиграция не была бесплодной в культурном творчестве. Ее представители принесли в литературу русского зарубежья сюжеты, мысли, настроения и чувства, незнакомые и первой волне, и европейскому читателю. Известны имена поэтов из второй волны — О. Анстей, Д. Кленовского, И. Елагина, литературоведов и историков русской литературы — Б. Филиппова (в 1941–1942 гг. в Новгороде он руководил русским отделением гестапо), Ю. Иваска (бывшего во время войны вахмистром эстонской полиции).
Что касается философской мысли второй волны, то она очевидно бедна. Представители первой волны по естественным причинам сходили на нет, а к освоению накопленного ею философского опыта вторая волна не была готова. Наиболее значительным продуктом философского творчества второй волны стала теория солидаризма, созданная в качестве своеобразной альтернативы советскому марксизму с его жестокой теорией классовой борьбы. Сущность солидаризма можно выразить утверждением, согласно которому «солидарность первична, а борьба — вторична». Эта концепция обстоятельно обсуждается в журналах «Воля», «Наши дни», «Вольная мысль», «Мысль» и др. Одним из ведущих ее теоретиков стал С. А. Левицкий, воспитанник Н. О. Лосского. Да, не случайно на философском поприще 40–60-х гг. по-прежнему весомы имена мыслителей первой волны — от Бердяева до Франка.
Еще более бедна общественная мысль второй волны. Причина этого — в ее чрезмерной политизированности. Она постоянно смотрит в прошлое России, только в сторону СССР, высматривая «темные пятна». Каких-либо широких социальных концептуальных проектов, трактующих судьбы современного мира, они не предлагают…
Пожалуй, единственным исключением являются анализы Института по изучению истории и культуры СССР и отдельные публикации «Наших дней» и «Вольной мысли». Кажется, если бы кремлевские старцы были бы более внимательны к критике «из-за бугра»…
Имея в виду совершенно несравнимые уровни философской и общественной мысли этих «волн», составитель решился на то, чтобы включить в указатель большее количество статей по истории культуры, литературы, гражданской истории, уверенный, что в этом случае изображение приобретет необходимую для исследователя объемность.
Периодика названного здесь времени — сороковые-шестидесятые годы ХХ века — формировалась в сложной политической ситуации. С началом Второй мировой войны единственным местом, где сохранилась свободная русская пресса и где возникали новые русские издания, стали Соединенные Штаты Америки. Но в 1939–1945 гг. их можно было пересчитать по пальцам. Но сразу по окончании войны, начиная с 1946 г. возникает огромный массив (более 500 названий) дипийской периодики. Масштабы новой эмиграции стали еще более ясны. Она же, по примеру своей предшественницы 20–30-х гг., стала также структурироваться и разделяться на группы и союзы по политическим пристрастиям. Из них наиболее крупным объединением был Национально-трудовой Союз. Постепенно обозначились наиболее устойчивые места существования эмигрантской периодики — США, Германия, Франция.
В настоящем указателе расписано четырнадцать наиболее заметных изданий русского зарубежья сороковых-шестидесятых годов.
В шестидесятые — в начале семидесятых годов обозначила свое существование так называемая третья волна — или третья эмиграция. Особенность этой волны заключалась в ее совершенно новом составе. Она была создана людьми, которые сознательно и добровольно покидали СССР, упорно настаивая на своем решении. В настоящем указателе это событие зарубежья обозначено тем, что роспись статей, заметок и рецензий, содержание которых отражает состояние общественной и философской мысли преимущественно «второй волны» эмиграции, завершается семидесятыми годами.

А. А. Ермичев


http://irhga.ru/2017-01-13-ermichev-a-a-filosofskaya-i-obshhestvenna/